Агентство Пинкертона [Сборник] - Лидия Гинзбург

— На митинге в Викторе. У меня точные сведения.

— Сэр, я полагал, что это звучало убедительно…

— Это звучало чересчур убедительно. «Две преступные организации нашли сообщника в лице третьей, еще более преступной…» — неудобно, согласитесь сами. «Кровь, которая может понадобиться тем, кто платит за кровь» — вызывает неуместные догадки. Не спорю, ваша речь была удачно задумана, но, мой дорогой, вы переиграли.

— В следующий раз, — сказал Крейн спокойно, — я непременно учту ваши ценные указания, сэр.

— Постарайтесь.

Кэри потянул к себе через стол серую папку с отчетами и смягчился. Крейн отошел от стола.

— Не грустите, Крейн, — подмигнул маленький Скотт, — старые волки и те ошибаются в нашем деле.

— Разумеется, — вставил Стерлинг, — например, Сайлас на днях…

— Зачем непременно Сайлас, — перебил Риддель. — Вы не знаете, Крейн, как господа Стерлинг и Скотт вместе с бедняжкой Орчардом устраивали прошлым летом крушение в графстве Сан-Мигуэль?

— Бросьте, Риддель, — сказал Стерлинг и сморщился.

— Нет, отчего же… так вот, накануне дела господа Скотт и Стерлинг невинно спросили у машиниста Роша, где, по его мнению, наиболее подходящее место для крушения пассажирского поезда? Хорошо? В довершение всех благ Вильям Рош оказался юнионистом. Его показания произвели страшный скандал.

— Какие показания?

— На суде. Когда рудокопов Паркера и Девиса привлекли по этому делу. Высококвалифицированная работа малютки Орчарда, можно сказать, пропала даром.

Во время рассказа Ридделя Скотт и Стерлинг играли усиленно брелоками от часов.

— Гарри Орчарду вообще не везет, — сказал Скотг, когда Риддель кончил. — Не так давно ему, например, испортили дело на железной дороге Чикаго — Барлингтон — Квинси.

— Кстати об Орчарде, — сказал Крейн, у которого не было брелоков, — все-таки я не могу понять… ну, хорошо, он признается, но чего, собственно, он добивается для себя?

— Я вам объясню, — сказал Стерлинг, — ведь он-то убил губернатора Стейненберга, по чьему бы поручению он это ни сделал. — Убил?

— Да.

— И попался?.. Так. Значит терять ему нечего…

— Зато выиграть, — вставил Скотт, — он может при случае свою промятую голову. Ясно?

— Проще говоря, — сказал Риддель, — губернатор обещал Мак-Парланду помиловать Орчарда… Это выход не хуже всякого другого.

— Джентльмены! — Кэри ногтями постучал по стеклянным ребрам чернильницы, — Мистер Мак-Парланд решительно против того, чтобы об этом деле, равно как и обо всем, относящемся к этому делу, разговаривали в игривом тоне… Я тоже решительно против. Пользуюсь случаем уведомить вас о том, что Генри Орчард в тюрьме пережил религиозный кризис и находится на пути к полному нравственному перерождению.

Все молчали.

— Ах, он находится на пути… ну, это другое дело, — сказал наконец Риддель, зевая. — Пойдемте, господа.

— Послушайте, Стерлинг, — сказал Скотт, слегка притиснув Крейна к дверям, — не знаете ли вы, с какой целью коллега Крейн привел нынче в агентство молодую девушку?

Крейн молчал. Он знал, что сегодня все равно нельзя ударить по лицу или вытащить револьвер из кармана.

— Я опасаюсь, джентльмены, громко прошептал Риддель в дверях, — что вы опять разговариваете в игривом тоне… А что если у коллеги Крейна тоже какой-нибудь кризис…

— Или, чего доброго, моральное перерождение? — вставил Стерлинг.

Все захихикали. Крейн молчал.

Мак-Парланд, диктуя и хрипло откашливаясь, ходил между письменным столом и камином. Позади письменного стола, у столика, быстро писала Молли. Лампа освещала ровный пробор и лоб над затененными глазами. Мак-Парланд оглянулся на Крейна.

— Остается Post’scriptum в письме к Бангсу. Через десять минут вы проводите мисс. Пишите Postscriptum: «Зная, что правила агентства строжайше воспрещают сыщикам или служащим принимать подарки или награды от клиентов лично или по почте, агент Д. Сайлас вручил мне пятьдесят долларов, полученных им от мистера Реджа. Однако, во внимание к особо полезной деятельности Д. Сайласа… Написали?.. и тяжкой обиде, нанесенной ему рабочими, — я счел бы возможным допустить на этот раз исключение. Жду ваших инструкций». Кажется, все… — Мак-Парланд разжал сцепленные за спиной руки и оглянулся на Крейна.

— Нет, вот что… — Мак-Парланд сцепил руки. — Пишите Post-postscriptum: «Позволю себе подчеркнуть еще раз, что в деле Хейвуда — Хорти одна из самых опасных и ответственных операций возложена мною на моего подчиненного и ученика Джеральда Питера Крейна. Этот молодой человек, сэр, приобрел все права на сугубое внимание нашей организации к его дальнейшей судьбе».

Крейну казалось теперь, что это не кончится никогда; что, стоя у стены, он бесконечно долго должен смотреть на широкую спину Мак-Парланда, на лоб Молли, резко очерченный светом… Но все кончилось сразу.

— Переписали? — спросил Мак-Парланд.

— Все, сэр, кроме письма к мистеру Бангсу.

— Перепишите, — устало сказал Мак-Парланд и сел за стол спиной к Молли. Она писала внимательно. Потом Крейн увидел глаза Молли, поднимающиеся к нему из темноты; между ее бровями он увидел какое-то, на него направленное движение. Повинуясь, он подошел к письменному столу. Крейн не мог вспомнить потом, какой вопрос он задал тогда Мак-Парланду. По-видимому, относящийся к делу, потому что Мак-Парланд ответил, и Крейн почтительно спрашивал дальше. Взглядом Крейн напряженно удерживал взгляд Мак-Парланда и воспринимал напряженно каждое движение Молли. Молли опустила карандаш и выпрямилась, переводя дыхание. Из-за широкого и тугого пояса юбки она вынула блокнот. Крейн понял: тот самый блокнот, который при нем, на вокзале, она исписала непонятными значками. Пальцы Молли отчетливо двигались, ни на мгновение не теряя темпа. Блокнот Крейна она положила на стол (у Крейна сердце билось с отчаянной силой); блокнот Мак-Парланда, только что исчерченный стенограммами донесений и писем сунула за широкий пояс.

Крейн с нестерпимо бьющимся сердцем задавал Мак-Парланду последний вопрос.

— Черновики, сэр, больше не нужны, — сказала Молли и пальцами выровняла края переписанных стенограмм.

Мак-Парланд взял со стола блокнот Крейна. Крейн и Молли смотрели, как листки, покрытые знаками, не имеющими смысла, Мак-Парланд разорвал у камина и бросил в огонь.

— Вы хорошо работаете, — сказал Мак-Парланд, — впрочем, завтра приезжает стенограф из Чикагской конторы. Ваш гонорар в этом конверте. Можете не проверять. Это очень хороший гонорар.

— Я вас провожу, мисс, — выговорил Крейн замерзшими губами.

На набережной они торопливо шли под холодным ветром.

— Вы победили, — сказал Крейн, — но как это было страшно…

Молли молчала, опустив лицо.

— Теперь я верю, что мы…

— Ах, да, — Молли остановилась, — прошу вас, возьмите вот это…

Она протянула ему забытый в руке конверт с гонораром. Он взял его, смял в жесткий комок и бросил с ненавистью в темную воду под ногами.

ГЛАВА VIII. СВИДЕТЕЛЬ ОБВИНЕНИЯ

Дело Хейвуда. — Пожар. — Крейн дает показания. — Лесная сторожка.

Свидетели обвинения и защиты, корреспонденты почти всех американских и нескольких европейских газет, бескорыстные ценители громких процессов, родственники, друзья и враги подсудимых съезжались в столицу штата Идаго, насчитывавшую до начала процесса пятнадцать тысяч жителей.

Город Боиз окружила плотная оболочка слухов. Говорили, что рабочие предполагают взорвать тюрьму и здание суда. Утверждали, что пинкертоновцы намерены систематически истреблять защитников и свидетелей защиты. Мирные граждане выслушивали и передавали дальше рассказы о подозрительных лицах, не то сыщиках, не то рабочих, закупающих взрывчатые вещества в аптекарских магазинах. Мирные граждане усердно читали местные и центральные газеты — консервативные, умеренно-консервативные, умеренно-либеральные и либеральные, насыщенные сведениями о преступном прошлом двух обвиняемых.

«В отличие от наших соратников по перу, — писал радикально-республиканский “За океаном”, — мы хотели бы подойти к оценке Вильяма Хейвуда не с предвзятостью социальной вражды, но с беспристрастным мерилом объективных и вечных общечеловеческих ценностей.

Хейвуд — крепко скроенный человек, человек с физической силой быка. У него большая голова и широкая челюсть, а на Западе в лидерах ценят мертвую хватку.

Америка производит все больше людей, подобных Вильяму Хейвуду. Снабженные хорошими мышцами и мозгом, они из глубины рудников поднимаются на трибуну, сопротивляясь, борясь, раздавая и принимая удары, не замечая вокруг себя ничего, кроме страданий своего класса. Возьмите натуру практическую, жесткую, страстную, обладающую бесконечной силой сопротивления, придайте ей последний оттенок мечтательности и социального фанатизма — и вы получите Хейвуда — вождя, который ведет людей, куда хочет.